Дверь в комнату студента Ансельма тихонько отворилась, и в полумраке в неё протиснулся скрюченный нос в помятой старой шляпе. «Не ожидал, сынок?» — угрожающе проскрипел старикашка. Белый мел из кресла у окна неподвижно уставился на непрошеного гостя.
Метонимия — это пример того, когда слово уходит, оставляя вместо себя заместителя, и значимое отсутствие заявляет о себе громче, чем сказало бы само за себя то, что подразумевалось изначально.
«Кто имеет бледный вид, тот имеет тайный знак! — заскрежетал старик. — «Отдавай мне свой голос!» Золотые коронки на зубах запрыгали и осклабились в отвратительной улыбке. Голова Ансельма взорвалась от скрежета, и темнота забрала его к себе.
Метонимия обнаруживает в предмете одно свойство и редуцирует все остальные составляющие, так что обнаруженное качество выступает на первый план и становится главным выразителем предмета. Разумеется, это тенденциозно. Метонимия не объективна, напротив. Метонимия — это способ предвзято смотреть на вещи, тем самым интерпретируя мир.
Очнулся он в пространстве смыслов. На табуреточке сидел Доктор Гипноз. «Мой голос останется с вами», — возвестил Милтон Эриксон, и перевёл взгляд на Ансельма. «Чудно ли, чудно ли!» — продолжало удовольствие, потирая руку об руку. — «Ещё гром не грянул, а студент уже в пространстве смыслов!»
Мир нуждается в интерпретации, и на смену общепринятому слову приходит произвольная перемена имени. Метонимия происходит от греч. μετωνυμία — «переименование». Меняя имя, мы меняем суть. Нарекая явление иначе, мы вмешиваемся в его ход. Вмешиваемся потому, что имеем право. Потому, что можем. Таким образом язык творит пространство смыслов.
Одобрительно ухватив самую суть облика своего гостя, Милтон протягивал Ансельму какую-то безделицу, изливавшую тёплое свечение: «Вот тебе волшебное пёрышко. Когда злобный дух придёт за твоим голосом, пощекочи им своё горло, и увидишь, что будет».
Метонимия несёт в себе отпечаток авторского взгляда. Какая именно часть выступает вместо целого? Что он вынес на авансцену, а что предпочёл убрать в тень? Знал ли он, что делает, или большую часть работы проделало его бессознательное?
Перышко коснулось пальцев, и в ту же секунду шершавый пол размашисто ударил студента по голове. Пришёл в себя он на ковре своей каморки. Глаза медленно открылись, и в них тут же бросился золотой зуб. Не поднимаясь с пола, Ансельм поднёс перышко ближе, и мягкие ворсинки защекотали ему горло. Тут же сухой смех сотряс всё его тело, в ушах затрещало, а стены заходили ходуном, тоже разразившись раскатистым хохотом.
Как бы то ни было, в тексте, который нам предстал, сохранился отпечаток жизни автора. И мы способны узнать больше. Этот слепок предлагает нам себя, если мы готовы смотреть. То, как именно автор обошёлся с тем или иным приёмом выразительности речи, например, с метонимией, — составляет фрагмент его индивидуального словаря.
За смехом раздался кашель, а за ним — рычание, руки обрели опору, а ноги налились небывалой силой. Небольшой лев скалился на дверь, которая пыталась закутаться в одеяло сумрака. Прыжок — и старая помятая шляпа мягко вошла в пасть хищника, оставляя после себя лёгкое послевкусие отличнейшего белого гриба. Сомкнулись зубы, и в ту же самую минуту сон накрыл каморку абсолютной чернотой.
Человек есть способ делать вещи. Индивидуальный словарь есть способ обходиться со словами. Составив индивидуальный словарь автора, мы можем несколько сузить свою исследовательскую область и посмотреть не на человека в его полноте, и не на язык в его пространстве жизни, а лишь на то, как конкретный индивид обходится со словами. Это позволит нам понять не только его, но и себя.
Проснулся Ансельм в своём кресле. Солнце забиралось в комнату через открытое окно. Взгляд постепенно превращался в точку, очерчивая на стене невидимую картинку, придававшую плотность образам из царства смыслов.
Распознание метонимии в своей речи или в речи другого способно на мгновение возвести преграду необозримому хаосу звучащего, ухватив момент жизни инструментом классификации. Это не опасно, жизнь не пострадает. Зато наше восприятие обогатится новым ракурсом, и небольшой фрагмент дикой территории Великой Матери станет освоенной землёй Великого Отца.
— Ничего не вышло, злобный дух! Модель не съёмная, — раскатистый баритон Ансельма пробежал по потолку, потревожив пыль и сотрясая штукатурку, которая податливо посыпалась вниз лёгким снегопадом. — Мой голос остаётся со мной.