Давным-давно, когда добро и зло ещё не были изобретены, первобытный дух сидел на пороге горизонта, не чувствуя себя обязанным творить благо или порождать хаос. Он смешивал небо и землю в равных пропорциях, потому что победа любого из первоначал нарушила бы равновесие его взбалмошного произвола.

Глина ожила, и комки воззвали к первобытному духу. Однако тот, кто их мог услышать, не разделял мир на должное и недолжное. Он слушал, и не слышал в призыве ничего: ему предносился лишь невнятный едва слышный гул.

Через сто веков зудящий рой голосов достиг чувствилища вселенной. “Теперь в моде заунывное”, ‒ умозаключил дух, разобрав возню. ‒ “А чрезмерная вокализация говорит об истерии”. И с этими словами он старательно замешал комки обратно в изменчивую глину бытия.